Книжная справа

Изображение: 

Книжная справа — термин-цитата, которым исследователи письменно-литературной традиции Slavia Orthodoxa называют практику исправления богослужебных книг по авторитетным греческим и церковно-славянским образцам. В православной книжности до 18 в. (в Болгарии, Сербии, в Литовской и особенно Московской Руси) эта работа велась постоянно, достигая в отдельные годы особенной интенсивности.

Такова архаизирующая реформа церковно-славянской письменности болгарского патриарха Евфимия Тырновского (14 в.); на Руси — при митрополите Киприане в конце 14 в., в первой половине и середине 16 в.; в начале 17 в.; наконец, знаменитая "Никонова справа" (1650-х, при патриархе Никоне), ставшая одной из причин раскола Русской Православной Церкви.

Тырновская реформа письменности связана с именем последнего болгарского Патриарха Евфимия, позже угнанного вместе с тысячами болгар в турецкий плен, и литературной школы Евфимия. Расцвет Тырновской школы приходится на критические годы — в канун падения Второго Болгарского царства (1396).

В условиях государственного разлада и военных неудач Тырновская школа стала главным оплотом сопротивления болгарского народа порабощению — "передовой линией обороны болгарского государства духа", по выражению Д. С. Лихачева.

По своему культурно-историческому содержанию расцвет южнославянскорй книжности в 14 в. сопоставим с Возрождением. Лихачев назвал этот духовный подъем "восточноевропейским Предвозрождением", а Р. Пиккио указал на принципиальное сходство между ранним итальянским гуманизмом и "восточноевропейским Предвозрождением" (в его терминологии Orthodox-Slavic Revival), объясняя это тем, что в обоих случаях решающий импульс исходил от Византии. В Византии зародилась сама идея возрождения как "реставрации традиционных моделей духовной и языковой чистоты".

Филологические занятия мыслились как основное средство возврата к классике. Это привело к расцвету филологической активности: заново прочитывались первоисточники канона; вырабатывались методы филологической критики текста; велось редактирование и исправление книг, при этом количество книг выросло в несколько раз. Именно в это время в Италии и Славии появляются профессиональные ученые и учителя. Общим было и обращение к своему классическому языку: итальянские гуманисты стремились возродить классическую латынь, книжники Тырновско-Ресавской школы — старославянский язык времен первоучителей. При этом филологические проблемы сближались с этическими, орфография — с ортодоксией.

Деятельность Тырновской школы (укрепление православной обрядности и догматики, книгописание и исправление книг, создание религиозных училищ) включала разнообразные филологические аспекты — заботы о сохранении верности церковных книг, аутентичности переводов, заботы о правильности и красоте письма, выразительности и действенности убеждающего слова.

Своеобразие тырновской концепции письма имеет свои богословские истоки. Евфимий Тырновский, как и его ученик Константин Костенечский, были близки к исихазму, развивавшему учение Плотина о "едином" и "сущем". В учении исихаста св. Григория Паламы (1296—1359), "завершителя мистико-аскетических традиций Византии" (С. С. Аверинцев [см.]), было найдено богословское преодоление дуализма чувственного и умопостигаемого, материи и духа.

Тезис исихастов о единстве слова и сущности многое определил в филологической практике "греко-славянского" мира. С исихазмом связаны такие черты Тырновской школы, как обостренное внимание к начертательной (почерковой, графико-орфографической) стороне письма, в Славии беспрецедентное и никогда впоследствии не достигавшее такой силы. Исихазм, далее, сказался в буквализме переводов и связанном с ним пристрастии к калькам; в особой изобразительности письма, которая пронизывает все уровни текста от метафоричности и символизма стиля "плетения словес" до образного осмысления рисунка букв и "стремления создавать из письменного произведения своеобразную икону, произведение для поклонения, превращать литературное произведение в молитвенный текст" (Лихачев).

На Руси исправление церковных книг велось начиная с 14 в. Эта забота диктовалась стремлением укрепить авторитет русского православия и государства, тем самым доказывая себе и миру, что Москва — это третий Рим, а четвертому не бывать. Н. И. Толстой так характеризовал ту общественную атмосферу, в которой развивалась "К. С.": "Наряду с "устроением церковным" (принятие нового церковного устава в 14 в. — Н. М.), шло "исправление книжное", возведенное на Руси в дело первейшего государственного значения, волновавшее впоследствии почти все социальные слои русского народа и послужившее поводом глубоких расслоений и борьбы официальных "никонианцев" и старообрядцев — "ревнителей святой старины". Едва ли еще когда-нибудь на Руси филологические вопросы осознавались столь значительными и ставились столь остро".

Неприкосновенность богослужебных книг охранялась законом. "Стоглав" (свод церковных законов, принятый в 1551, содержал 100 глав — отсюда название) обязывал сверять каждую новую книгу с исправным оригиналом и конфисковать неисправные книги. Одно старинное руководство по орфографии заканчивается предостережением: "Зри прещение страшно: аще кто написав книгу и не исправя принесеть на собор, да будет проклят" (цит. по изданию И. В. Ягича).

Византийский книжник Максим Грек, с почетом приглашенный при Василии III (16 в.) помочь в переводах церковных книг, по обвинению в их неверном исправлении был признан еретиком, судим, дважды проклят и большую часть жизни провел в монастырских тюрьмах. Один из пунктов обвинения состоял в том, что он одно из прошедших времен (аорист) заменил другим прошедшим временем (перфектом). Вину Максима видели в том, что при таком выборе глагольных времен он говорил об Иисусе Христе как о преходящем, временном, а не как о вечном. Михаил Медоварцев, помощник Максима Грека, правивший текст по Максимовым заметкам на полях, говорил на суде: "Загладил две строки, а вперед гладити посумнелся есми [...], не могу заглажывати, дрожь мя великая поимала и ужас на меня напал". Эти слова позволяют представить, насколько остро переживал средневековый человек даже невольные искажения священного текста.

Когда "справщики" Патриарха Никона в формуле во имя Отца и Сына и Святага Духа исключили первый союз и (стало во имя Отца, Сына и Святаго духа), то старообрядцы увидели в этом еретическое понимание Св. Троицы [см.]: "Тако уже и поют богохулно, Отца Сына сливающе в едино лице (а сие есть савелиевы гнилости вред)". В небольшом изменении вероучительной формулы могли усмотреть глубокий богословский смысл, в синонимической замене — ересь, в нарушении правописания — отход от православия. Все это — проявления характерного для религий Писания неконвенционального восприятия знака в сакральном тексте (см. Неконвенциональное восприятие знака).

Разумеется, не все Никоновы изменения в церковных книгах воспринимались как ересь и кощунство, но и относительно терпимые новшества не встречали поддержки. Жалобы низшего духовенства в многочисленных челобитных отражали всеобщую растерянность и нежелание основной массы клира менять обрядность.

Наиболее образованные приверженцы "старой веры" выявили множество случаев непоследовательности и разнобоя в новых книгах. Прежняя вера разрушена, новой не создано, — убеждали их челобитные "о несогласии самих с собою новых книг". "У Никона же со ученики многие веры, а не едина. Напечатано у них Служебников до осми выходов, и вси между собою несогласны" (цит. по изданию Н. И. Субботина).

Н. Б. Мечковская